Марина

Встреча
В мае 1922 года Марина с дочерью покидают Москву. Цветаева едет к мужу — Сергею Эфрону, ставшему к тому времени, как и многие другие участники Белого движения, студентом Карлова Университета. «Пухлощекая девушка в пенсне, широко открывшая прекрасные глаза, загадочная красавица», — так вспоминали современники молодую, дореволюционную поэтессу. В Берлине и Праге друзья увидели уже другую Марину. Валентин Булгаков, в прошлом личный секретарь Толстого, вспоминал: «Глаза были серые, большие, острые и смелые, «соколиные»… Никогда — ни кровинки в лице. Ни румянца. Так странно и... жалко!».
Румянец с лица Цветаевой исчез в голодные московские дни. Видевшие ее после России говорят о «темном» или «очень бледном», «сером», «желтоватом» цвете лица, о загрубевших, желтых от махорки пальцах, о въевшейся в кожу угольной пыли. Аля вспоминает встречу родителей в Берлине после разлуки: «Сережа подбежал с искаженным от счастья лицом и обнял Марину, медленно раскрывавшую ему навстречу руки. Долго-долго-долго стояли они, намертво обнявшись, и только потом стали вытирать друг другу ладонями щеки, мокрые от слез».
С середины мая и до конца июля Марина с Алей живут в Берлине — там в то время находилось много знакомых, готовых помочь в издании новых сборников. Здесь Цветаева познакомилась и подружилась с писателем-символистом Андреем Белым, договорилась об издании сборника «Ремесло» и поэмы «Царь-Девица». Впервые за долгое время у Марины складываются серьезные отношения с издателями. Сергей вскоре вынужден вернуться в Прагу. Жизнь в Берлине нравится Марине, еще в июне она утверждает, что «она здесь надолго». Однако… перспективы туманны. Нужны деньги которых нет, Сергей должен учиться в Праге. Наконец, самое главное — правительство Масарика выплачивает поэтам ежемесячное пособие, значит, жить нужно там. И она, наконец, решилась: «Едем в Чехию».

«Русская акция»
В те «окаянные дни» Первая Чехословацкая Республика приняла весьма значительную часть беженцев из России. В 1921 году Масарик организовал т.н. «Русскую акцию», целью которой было предоставление помощи не только состоявшимся ученым, творцам, но и молодым студентам, они в эмиграции должны были становиться образованными кадрами для будующей России, которая вот-вот опомнится от «красной чумы» .
Поначалу эмигранты из России жили в больших общежитиях. Как правило, это были пустующие после войны деревянные военные бараки, казармы и здания различного назначения, которые во время войны занимали австро-венгерские войска. Бывшие солдаты Добровольческой армии, эвакуированные из Крыма в Турцию и ставшие студентами чехословацких средних и высших учебных заведений, приезжали в Прагу часто без документов, в обносках военной формы, а все их личное имущество помещалось в заплечный вещмешок. Здесь они получали бесплатное жилье и питание в столовой, по мере возможности их снабжали одеждой и обувью с военных складов.
Сергей Эфрон жил в то время в Свободарне (в переводе с чешского «дом холостяков») в Либене. Вспоминая Свободарну, все описывают маленькие кабинки, размерами меньше вагонного купе, легкие деревянные перегородки, не доходящие до потолка, из мебели — кровать и табурет. Именно здесь Марина провела свою первую ночь на чешской земле. Но… жить в таких условиях втроем было немыслимо, очень скоро Марина с дочкой переселяются сначала к знакомым Эфрона в деревне Дольни Мокропсы, потом в другую деревню — Горни Мокропсы, и, наконец, в Нове Дворы, где удалось снять комнату у лесника.
Тихая, размеренная деревенская жизнь на какое-то время отодвинула в прошлое недавние страхи во время перестрелок в Москве, голод, казавшийся вечным, холод и самое страшное — смерть младшей дочери Ирины. В письме Борису Пастернаку Марина пишет: «Молю Бога всегда так жить, как живу: колодец часовенкой, грохот ручьев, моя собственная скала, козы, все породы деревьев, тетради, не говоря уже о Сергее и Але, единственных, кроме Вас и кн. Волконского, мне дорогих!».

Письма в вечность
Еще находясь в Берлине Марина получила письмо-отзыв Бориса Пастернака на вышедшие перед отъездом сборники ее стихов. Поэт был ошеломлен, в этих новых стихах звучал голос уже не просто талантливого, голос большого, «первого поэта 20 века» как позже назовет Цветаеву Иосиф Бродский. Вместе с восторженным отзывом Пастернак присылает в Берлин и свой сборник стихов, которым, в свою очередь, была потрясена Марина. В Москве они были знакомы лишь мельком, сейчас же, узнавая друг друга через стихи, оба поэта не могли понять, как так вышло, что они, живя рядом, не заметили друг друга. 19 ноября 1922 году Цветаева пишет большое письмо Пастернаку, положившее начало их знаменитой переписке: «Последний месяц этой осени я неустанно провела с Вами, не расставаясь, с книгой. Я одно время часто ездила в Прагу… Я приходила рано, в сумерки, до фонарей…. И было место — фонарный столб — без света, сюда и вызывала Вас — «Пастернак!» И долгие беседы бок о бок — бродячие».. Кроме фонарного столба — «Пастернака», будет еще и скала — «Пастернак» во Вшенорах: беседы велись везде, где была Марина. Через тринадцать лет после начала их переписки они встретятся в 1935 году в Париже. Увы, встреча принесет обоим только боль и разочарование, скорее, это была «не-встреча».

Тихое счастье
Но все это будет позже, а пока семья живет в пригороде Праги простыми семейными радостями. Аля наконец-то стала ребенком обоих родителей — раньше скорее маминой подружкой. Вечерами Сережа читал что-то всем при свете лампы, занимался с Алей математикой, Марина — французским. Бытовые условия были весьма скромными, но это уже неважно, главное — они вместе. Чешское правительство выплачивало Сергею стипендию, Марине — пособие. Это были, конечно, небольшие деньги, но впереди — гонорары за литературную деятельность. Еще в Берлине Цветаева познакомилась с редактором «Воли России» Марком Слонимом, который взялся публиковать ее стихи. Рассказывая о своем журнале, Слоним упомянул дом в Праге, где размещалась его редакция: именно в этом здании, окнами выходящем на Угольный рынок, некоторое время жил и работал Моцарт, считается, что здесь была написана музыка к «Дон Жуану». Не забыл он упомянуть и то, что «Воля России» — орган партии эсеров. «Политикой не интересуюсь, но Моцарт, конечно, перевешивает. Я буду с Вами сотрудничать», — ответила Марина. До 1932 года публикации в этом издании будут ее основным литературным заработком.
Публикуют Цветаеву и другие эмигрантские издания. Постепенно она обрастает знакомыми. Встречается с Ремизовым, Ходасевичем. Посещает «Славию» — место встречи пражской русской богемы. Зарождается большая дружба с Анной Тесковой — сначала секретарем, а потом председательницей чешско-русского общества «Еднота». Впоследствии эта дружба будет согревать Марину все трудные годы эмиграции. Новые знакомые открывают ей «лицевую» Прагу, которую она бесконечно полюбит впоследствии. Карлов мост с легендарным Брунцвиком, воспетым в «Пражском рыцаре», Петержин — прообраз горы из «Поэмы Горы», малостранское кладбище, где Цветаева в одиночестве читает письма, Градчаны с храмом святого Йиржи и садами Семирамиды. А еще здесь есть замечательная библиотека — Клементинум. И Старогородская площадь с курантами. Жизнь, казалось бы, налаживалась.

Любовник любви
Однако скоро членов этой семьи, едва обретших друг друга, ждало новое потрясение — бурный роман Цветаевой с Константином Родзевичем, героем лучших цветаевских «Поэмы Горы» и «Поэмы Конца». Ему же посвящено достаточно язвительное, написанное с нехарактерной для Цветаевой злостью, стихотворение «Попытка ревности». Роман настоящий, не эпистолярный, едва не приведший к уходу Эфрона из семьи.
О Родзевиче пишут разное. Кому-то он представлялся позером, даже лжецом, человеком среднего калибра, не стоящим внимания Цветаевой. Слишком много неясного в биографии Константина Болеславовича – как оказался студентом белоэмигрантом, если воевал на стороне красных... Но, каким бы ни был цветаевский «Авантюрист» и «Арлекин», мерою ему навсегда стали стихотворения и поэмы 1923—1924 года, а также ее дневники и письма. Их Родзевич хранил всю жизнь, пронеся через все войны и лагеря, а в 1960-е годы передал Ариадне Эфрон, которая всегда отзывалась об «авантюристе» с теплотой и нежностью. Он был младше Марины на три года, поэзией не интересовался, хотя известен его перевод Рильке. О нем говорили как о маленьком Казанове. Прямая противоположность Эфрону: ироничен, остроумен, мужествен, суховат, но… очень нежен. С ним у Марины все было иначе. Новое чувство разбудило в ней ее саму, настоящую. За три месяца она написала 90 стихотворений.
Из дневника М. Цветаевой: «Личная жизнь не удалась. Это надо понять и принять… Причин несколько. Главная в том, что я — я. Вторая — ранняя встреча с человеком прекраснейшим, должествовавшей быть дружбой, а осуществившейся в браке. Попросту — слишком ранний брак…»
Из письма М. Цветаевой: «Мой горячо родной Родзевич! Я глубоко счастлива, когда с Вами. Никогда ни к кому я не была так близко привязана. Ведь все мое горе, что я — не с вами. Какое простое горе… Просто рвусь к Вам…».
Тем временем, жизнь семьи изменилась. Они переехали в Прагу. Марине нравился вид на нее с холма. Она задумчиво говорила, что хорошо бы написать роман на фоне Праги без фабулы и тела — роман душ. Аля училась в гимназии в Моравске Тршебове. Посещение этого маленького немецкого городка, так непохожего на те пригороды Праги, где приходилось жить Цветаевой, нашло свое отражение в антибюргеровской поэме «Крысолов».
Из письма С. Эфрона М. Волошину: «Дорогой Макс! Жизнь моя сплошная пытка. Не знаю, на что решиться… нужно было каким-то образом покончить с совместной нелепой жизнью, напитанной ложью, неумелой конспирацией и прочими ядами. Я так и порешил... О моем решении разъехаться я и сообщил Марине».
Две недели Марина была почти безумной. Рвалась от одного к другому. Бегала к гадалке, не спала ночей. Похудела, даже как-то почернела лицом. Никогда она не была в таком отчаянии. В конце концов, решение было принято.
Из письма М. Цветаевой Родзевичу: «Я ухожу от Вас, любя Вас всей душой… Все это будет Поэмой Конца…».
С самого начала эта любовь замешана на глубочайшем трагизме: нет сил отречься ни от любви, ни от Сергея. «Это первое такое расставание за жизнь, потому что, любя, захотел всего: жизни, простой совместной жизни, того, о чем никогда не догадывался никто из меня любивших. — Будь моей. — И мое: увы!» «Увы» — потому что Сережа, «папина дочка» Аля, с которой уже наметился разрыв. «Увы» — еще и потому, что ее любили как женщину, но не как Поэта. К Поэту-Цветаевой Родзевич был равнодушен. Андерсеновская «Русалочка», по меткому определению Анны Саакянц, она так и не решилась (а, может, просто не смогла), выйти на сушу, стать земной.
«Если Вы только живы, я буду ходить за вами как собака до конца своих дней», — писала Марина в письме к мужу, переданному через Илью Эренбурга за границу, в течение почти четырех лет не зная ничего о том, жив ли Эфрон. И сейчас, когда Сергей оказался жив, она исполнила эту клятву. До конца.
С 12 декабря 1923 года для Марины Цветаевой началась другая жизнь. В этот день она написала одно из лучших своих произведений — «Поэму Конца» — на одном дыхании. В этот день она написала последнюю записку Родзевичу. Последний раз они прошли по ночной Праге. Марина вернулась домой и сделала запись в своем дневнике: «12 декабря 1923 года, среда. Конец моей жизни. Хочу умереть в Праге. Чтобы меня сожгли».
Через много лет в конце жизни, Цветаева скажет, что любовь к Родзевичу была главной в ее жизни. «С ним я могла быть счастлива...».

Маленький Мур
«От него (Родзевича — О.К.) бы я хотела сына. (Никогда этого не будет!)… Этого сына я (боясь!) желала страстно, и, если Бог мне его не послал, то, очевидно, потому что лучше знает. Я желала этого до последнего часа. И ни одного ребенка с этого часа не вижу без дикой растравы».
Так страстно наколдованный Мариной сын все же родится здесь, в Чехии, во Вшенорах, куда семья переберется в сентябре 1924 года. Он появился на свет 1 февраля 1925 года в полдень, когда за окном бушевала метель. Согласно немецким легендам, рожденный в полдень ребенок будет понимать язык птиц и зверей. Марина свято в это верила.
Из письма к А. Тесковой: «Дорогая Анна Антоновна, Вам — первой — письменная весть. Мой сын, опередив и медицину, и лирику, оставив позади остров Штванице (родильный дом в Праге — О.К), решил родиться не 15-го, а 1-го, не на острове, а в ущелье». Поначалу Цветаева хотела назвать его Борисом (в честь Пастернака), но позже «по робкой просьбе Сергея» было решено наречь младенца Георгием, или Муром, как стали величать его домашние.
Рождение ребенка осложнило и без того непростую жизнь семьи. Весна, лето, начало осени в чешской глубинке прекрасны, но осенью и зимой дожди превращали дороги в непролазную грязь. Холод, сырость, туман. В то время в большинстве домов не было электричества, водопровода и канализации. Вода — из колодца, туалет — во дворе. Первое время Марине помогают добровольные помощники. Время от времени посещают друзья. Незаменимой няней маленькому Георгию становится А. И. Андреева. После смерти мужа она живет с детьми в недалекой вилле Боженке вместе с семьей писателя Чирикова. Здесь часто устраиваются литературные чтения, музыкальные вечера, встречи с литераторами, на которые приезжают гости из Праги. Но Марине сейчас не до литературных чтений. Жить становится все сложнее. Сергей тяжело болен.
Из письма к Б. Пастернаку: «Моя жизнь — черновик, перед которым... мои черновики — белейшая скатерть... День: готовлю, стираю, таскаю воду, нянчу Георгия... занимаюсь с Алей по-французски, перечти Катерину Ивановну из «Преступления и наказания», это я ... Поэма «Крысолов» пишется уже четвертый месяц...».
Видя положение семьи, друзья убеждают ее перебраться в Париж. Они уверены, что во Франции у Цветаевой будет больше возможностей заработка (этим надеждам, увы, не суждено было сбыться). Немного поколебавшись, Марина с Сергеем решаются ехать. Больше в Чехию они не вернутся.

Вместо эпилога (P.S.)
Так закончился недолгий, но, по словам самой Цветаевой, лучший период ее жизни. Его никак нельзя назвать безмятежным и благополучным, хотя бы потому, что он не был оседлым: Горни Мокропсы, Дольни Мокропсы, Нови Дворы, Прага, Иловищи, наконец, «надолго» (больше года) Вшеноры — это цветаевская география за три года. Одни первобытные условия жизни сменялись другими. Неудобства, конфликты с хозяевами, бедность. Но… позднее это назовут «болдинской осенью» Марины, ведь ее лучшая лирика была написана здесь.
В письмах к Анне Тесковой из Парижа Цветаева не раз выразит свое страстное желание вновь увидеть Петержин, Рыцаря. «И — 13 лет спустя — нет, уже 15! Скажу, что лучшее в Праге было — Рыцарь». В каждой строчке — тоска по Чехии. «С щемящей нежностью вспоминаю Прагу, где, должно быть, мне никогда не быть. Ни один город мне так не врезался в сердце». Она рвалась обратно, в Прагу. Но, опять, как и зимой 1923 года — «увы». Потому, что Сергей, Аля… В 1939 году, возмущенная немецкой оккупацией чешских земель, Цветаева пишет пронзительные стихи, обращенные к ставшей такой родной и близкой Чехии. Эти стихи, переведенные кем-то на чешский язык, будут распевать бойцы чешского Сопротивления в годы войны. Такое вот «колесо сансары»: ведь впервые ее стихи были переведены на чешский язык еще в 1916 году, когда имя Марины Цветаевой было известно в России лишь узкому кругу любителей поэзии.

При подготовки статьи были использованы материалы исследований: Анны Саакянц, Ирмы Крудловой, Галины и Мирко Ванечковых, Анастасии Копршивовой, а также письма М. Цветаевой К. Родзевичу из личного архива Цветаевой, подготовленные к печати Еленой Коркиной, переписка с Б. Пастернаком, А. Тесковой.